Почему никто не ведает, сколько жителей в стране и как на самом деле россияне зарабатывают

Глава фонда «Хамовники» социолог Симон Кордонский преподавал философию, был начальником экспертного управления администрации президента, создал Центр проблем гражданского общества, преподавал в Высшей школе экономики.

Но самое главное — у него взгляд на страну изнутри, он руководил и продолжает руководить многими социальными исследованиями, изучающими нашу державу «в полях», «в натуре».

А это, согласитесь, бесценно.СЕТЕВЫЕ МАГАЗИНЫ НАМ ЧУЖДЫ!

— Полтора года назад мы с вами беседовали, и вы сказали: «один из знаков времени — городские магазины все больше становятся похожи на сельпо». Что изменилось с тех пор?

Они еще больше стали похожи на привычные сельские магазины. Потому что сужается ассортимент. Кроме того, сетевые магазины порождают безработицу.

Если раньше было в среднем 30 магазинчиков маленьких в городке на 10 тысяч человек, то стало 5 сетевых.

Сколько людей лишилось работы?

А поскольку поставщики у сетевиков централизованные, то они перестали закупать товары у местных горожан и крестьян.

И местные выпали из цепочки, перестали быть производителями, стали покупателями.

Сети вообще чужды нашему образу жизни!

Они американские по происхождению и формат навязывают американский, а у нас быт устроен по-другому.

— Ну почему? У нас целая ролевая модель: в воскресенье поехать в «Ашан» закупиться, погулять там с семьей.

Это относительно высокодоходная часть населения в больших городах.

Где вы видели большой «Ашан» в 100-тысячном городке? Нет их там!

Гипермаркеты — это модель жизни мегаполиса.

А низовые подразделения сетевых магазинов постепенно становятся «тем, что надо на селе». Обычным советским магазином.

— А социологически это о чем говорит?

У нас какое-то время, когда доходы были относительно большими, было престижно потребление, а теперь оно в соответствие с уменьшившимися доходами приходит.

С поправкой на микрокредиты.

У нас в фонде есть студент, который уже полтора года изучает это.

И составил такую картину: в городке на 10 тысяч населения 3 тысячи человек — фактически каждая семья — перекредитованы.

Есть конкурирующие конторы, люди у них занимают и погашают кредиты.

Это обеспечивает им более высокий уровень потребления, чем положен по реальным доходам.

— Закрывать же сейчас обещают такие конторы.

Ну прихлопнут микрокредиты — начнется какая-нибудь черная касса.

— Это потому что у людей не хватает средств на жизнь или они не считают нужным жить по средствам?

А это нерациональное поведение.

Они же берут не «на пожрать» и даже не «на выпить».

Ну вот хочется телефон за 12 тысяч при зарплате в 15!

Берут кредит и покупают.

Штаты же так живут, там есть стандарты потребления, которые задаются идолами.

Люди стараются соответствовать, и к нам эта модель пришла.

СССР РАСПАЛСЯ НА 15 РЕСПУБЛИК И МОСКВУ

— В Википедии написано, что в Москве проживают 12 миллионов 630 тысяч 289 человек. Насколько это точная цифра?

Коммунальщики говорят, что под 30 миллионов реально сейчас.

А связисты — что 27 — 28 миллионов.

— Как могут так сильно расходиться реальные и официальные данные?

В 7 — 8 утра посмотрите на вокзалах и конечных станциях метро по всем направлениям — сплошной поток. Вечером 5 — 7 миллионов уезжают.

Это все считается при желании.

Можно посмотреть в пятницу вечером электрички из Москвы и поезда — забиты стоймя.

Уезжают те, кто приезжает на неделю.

— Получается, пятая часть населения России сосредоточена в столице? Но это же кошмар!

Для кого?

— Для страны.

А что значит — страна? Москва давно отдельная страна.

СССР же распался на 15 республик и Москву.

В ней своя внешняя и внутренняя политика, свои миграционные законы, ни одна из реформ «молодых реформаторов» здесь не прошла.

Сейчас Москва большими усилиями Собянина интегрируется в Россию. Или Россия интегрируется в Москву.

— А Париж — это Франция?

Отдельного правового режима в Париже нет, а в Москве есть.

— Например?

Например, реновация — что такое? Есть огромная машина под названием Строительный комплекс Москвы, которую нельзя остановить. Она должна все время что-то строить.

Вот частные деньги закончились, а остановить-то машину нельзя, поэтому Москвой была придумана эта реновация. Чтобы сохранить свою производственную базу.

— Строительство метро бурное — тоже часть этого процесса?

Тоже. А на очереди переработка мусора.

СОГЛАСНО ЗАГСАМ, В СТРАНЕ ВСЕГО 90 МИЛЛИОНОВ ЧЕЛОВЕК

— Почему мы не можем посчитать, сколько человек живет в Москве? Потому что никому не надо? В 80-х, перед Олимпиадой, власти знали, сколько населения в столице?

Тогда была строгая прописка, но я, например, с конца 1960-х тут часто бывал и ни разу не регистрировался.

Понимаете, перепись населения — это же не про поголовный учет.

В государствах, где возник институт переписи, в США и других, она охватывает не больше 70 процентов населения.

Это именно оценка численности. А у нас в советские времена 93 процента переписанных вынь да положь. Я был переписчиком, мы ходили с милиционерами.

Я сейчас в любой аудитории спрашиваю: переписывались вы или нет?

И никогда больше трети не было.

В Москве часто просто не открывают переписчикам дверь.

— У нас в следующем году перепись. Она нас удивит?

В зависимости от того, как будет организована. В Москве в 2010 году переписывали по домовым книгам, а там и умершие, и уехавшие.

А вне Москвы по последней переписи была указивка переписывать только тех, кто находится по месту жительства.

Поэтому выпали занятые отхожим промыслом — те, кто работает не в своих регионах, ездит вахтовым методом в ту же Москву, Питер.

И получается: реальная численность маленьких муниципалитетов на 10 — 15 процентов больше, чем по переписи. А в больших городах вообще непонятно. Где отходники живут?

— Почему нельзя просто посчитать население по паспортам?

Наверное, с паспортным учетом такая же ситуация, что и со всеми другими учетами.

Силовики сделали огромную работу — оцифровали информмассивы загсов.

Там два документа — свидетельства о рождении и о смерти. И по загсам получается, что у нас в стране всего около 90 миллионов человек.

Ну вот так!

— Но население же России — 146 миллионов плюс мигранты и так далее. Куда пропали еще почти 60 миллионов? Где они?

— Неясно: не родились и не умерли.

ДЕРЕВНИ ВЫМИРАЮТ, ЧТОБЫ ВОЗРОЖДАТЬСЯ КАЖДУЮ ВЕСНУ

— Одна из современных страшилок — русские деревни вымирают.

— Зимой заброшены, а летом уже нет. Само разделение на город и село — не к нам.

Кто, как правило, сегодня сельский житель?

Это старшее поколение семей, которые живут в городе. Они уезжают из деревни в конце ноября и приезжают в начале апреля. Они сельские или городские?

Вот, например, муниципальный район в сотне километров от Москвы, утренняя электричка в столицу — и выясняется, что из 14 тысяч человек 2 тысячи работают не в этом районе, а в городах.

Как их считать — городскими или сельскими?

С одной стороны, страна съеживается, усыхает даже не к городам, а к магистралям.

А с другой — население расселяется через разные способы ухода от цивилизации.

Одних сектантов-анастасийцев* мы насчитали в России за 300 тысяч.

— Сейчас новый курс у страны — нацпроекты.

Если рыночная экономика в стране, то люди рискуют на рынке, повезло — не повезло. А у нас иное общественное устройство, основанное на реакциях на угрозы.

Если правильно сформулировал угрозу, то получаешь ресурсы на ее нейтрализацию.

И есть административный рынок угроз, где все торгуются, предъявляя свои угрозы, чтобы получить бюджетные ресурсы на борьбу с ними.

— Закон о суверенном интернете из последних примеров таких угроз?

Да, угроза отечественному информпространству, враг на каждом сайте, не прошедшем госцензуру. Нацпроекты по образованию и здравоохранению сформулированы так, будто есть угрозы этим областям государственной жизни.

А сами нацпроекты — выделение ресурсов на их нейтрализацию.

— Недавно все боялись, что нас заполонят гастарбайтеры, но вроде как эта напасть откладывается.

Были узбеки, их сменили киргизы. Заняли низшие функциональные места, а узбеки социализировались — заняли более высокий уровень. Сели в магазинчики маленькие, например, уже владельцами.

Кроме того, появился конкурент у нас — открылся Китай как рынок рабочей силы, и узбеки и киргизы все больше едут туда.

РОССИЯНЕ В ПОДМОСКОВЬЕ И ХАБАРОВСКЕ ОДИНАКОВЫЕ

— Россия в Московской области и Хабаровске — одна и та же страна?

— На русском говорят?

— И в Казахстане на русском говорят, и в Донецке.

— Рубль есть?

— Я знаю все эти скрепы — религия, телевизор, попса. Ответьте: люди одни и те же?

Люди меняются по ситуации. Хабаровчанин тоже меняется в Москве: но это он просто меняет меховую шапку на московский кепарик.

— А между россиянами и белорусами есть разница?

Ну а в чем? Переезжаешь границу — в совок попадаешь. Чистенький, ухоженный совок.

— А нам нравится чистота и порядок.

— В Липецкой области есть район «белорусский». Там бывший первый секретарь райкома — бессменный глава администрации. Там ни одна реформа не прошла. И даже приватизации по большому счету не было. Он до сих пор бюро райкома в кабинете у себя собирает.

Создал кучу кооперативов на базе бывших управлений районных, и медицина кооперативная.

И бюджет района формируется за счет откатов с этих кооперативов. Он дороги ремонтирует, больницу огромную содержит, школы прекрасные. Это кусочек Белоруссии у нас.

— А вы говорите — страна одинаковая.

— Я этого не говорю. Люди одинаковые.

КСТАТИ

Приезжаешь в нищий район, а там шикарные рестораны…

— Была недавно новость: «Каждый четвертый рубль в стране — неизвестного происхождения».

Реальная цифра. А что в этом такого?

— Получается, что государство не контролирует финансовые потоки.

В середине 1990-х мы для Минфина исследовали это.

И обнаружили, например, что два раза в неделю самолет с грузом долларов приземляется в аэропорту Новосибирска.

Непонятно, кто и где купил, но выносят мешки с долларами. Поэтому четвертому рублю нечего удивляться.

— Почему сравнительно легко принята пенсионная реформа?

Людям просто похрен.

— Ну как так? На пять лет ты будешь дольше работать.

Вы на сколько лет строите планы на жизнь? Похрен многим и многим людям, они же живут не на пенсию.

— На селе это единственные живые деньги.

Не совсем так. Есть отходники, промысловики, везде люди пытаются срубить деньгу.

Мы же изучали горизонтальные потоки — то, что люди друг другу продают-передают: своим соседям, родственникам, сослуживцам.

— Я вообще не понимаю, как это можно посчитать.

Мы просим людей вести дневники: от кого что получили или кому отдали.

— В дневнике все равно все не напишут: продал клюкву, отдал телевизор, получил бутылку за вскопанный огород…

В этом и сложность работы. Кроме того, есть такой мощный информационный источник, как магазинные долговые книги.

Человек пришел, договорился в долг (фактически получил товарный кредит), продавщица записывает, потом заимел деньги, вернул, откуда получил, тоже сказал.

— Это к той истории про четвертый рубль?

Да, конечно. И таких историй очень много — про деньги непонятного происхождения.

— У нас была статья в «Комсомолке», как в одном районе Тверской области зарплату месяцами не платят даже главе района.

Чиновники тоже промышляют, все при деле, как правило.

У кого-то доля в магазине, кто-то охоту-рыбалку крышует, кто-то лес.

Им эта зарплата не очень-то и нужна.

Приезжаешь в нищий район со средней зарплатой в 10 тысяч рублей — два шикарных ресторана. Кто-то же туда ходит?

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Не надо трогать тех, кто живет за свой счет

— Еще недавно промысловиков — тех, кто промышляет малым бизнесом, работает на себя, — власть не трогала, но теперь взялась и за них.

Перед глазами опыт Китая, когда вообще запретили всякое государственное внимание к тому, что называется малым бизнесом.

То есть к тому, что мы называем промыслом. Когда сталь варили во дворе.

— Так тоже нельзя. Как только отменишь проверки, тысячи людей начнут гибнуть, пойдут новые «Зимние вишни».

Они и есть, просто не такие резонансные.

Сводку МЧС почитайте — каждый день что-нибудь горит или взрывается.

Нужно просто забыть, что существуют люди, которые живут своими промыслами.

— Власть не может забыть — ей деньги нужны.

В этом и есть современная дилемма: с одной стороны, деньги нужны, а с другой — экономика съеживается. Люди выживают за счет того, что уходят из поля зрения государства.

С извозом грузов свыше 12 тонн их прижали, но народ перешел на малотоннажные машины.

Точно так же возят, но не в больших фурах, а помельче.

— Нас что-то хорошее ждет?

Все хорошее.

Война большая вряд ли будет, как бы нас ею ни стращали, она на фиг никому не нужна.

А если войны не будет, то все как-нибудь устаканится постепенно.